Парфорсная охота
Добавлено: 08 мар 2023, 20:49
Время текло столь медленно, что ожидание не просто превращалось в пытку – Айзек уже готов был самолично полезть на дыбу да повисеть там, хоть физической болью отвлекая себя от страданий духа. Колбаса давно закончилась, вязкой тянущей тяжестью осев в желудке, заполнила, казалось, все нутро, так что давила под самое горло. Впрочем, в этом полуощущении тошноты были и свои достоинства: не слишком сильное, чтобы быть действительно мучительным, оно отвлекало от ожидания. Самые разные мысли перебирал Айзек, сидя в запертом изнутри номере, но, как ни крути, ни одна из этих мыслей не походила на ту соломинку, за которую цепляется утопающий.
Барону было мучительно стыдно за это свое позорное бегство через окно – и тем более стыдно, что даже не было оно сознательно принятым решением. Просто животный страх, презрев разум и волю, толкнул слабое смертное тело туда, где светило обещавшее свободу солнце. До смешного похоже на то, как бьется в окно попавшая в комнату муха. И что же, быть мухой, какую и кухонной тряпкой пришибешь – таков удел властителя замка Гермелин? Вслед за страхом просыпалась и шевелилась в груди глупая, забытая было детская обида на отца, не смогшего научить сына главному. Умению сохранять достоинство. Неужели не знал отец, в чем слабость отпрыска, неужели не мог выполоть ее, как безжалостно выпалывал любовь к шалостям и излишнюю мягкотелость? О, глупцы, сломавшие об юного барчонка свои мозги, розги и зубы, неужто вы можете быть учителями лишь для того, кто и без вас сам всему обучится? Неужели растратили Пфлаумы кровь своего неудержимого предка?
Нет же, Айзек по собственным старшим сыновьям знал, что трусость была не в почете в роду. И что за злая шутка богов тогда, устроить ему одному из всей семьи трусливому, что щенок, целую лавину проверок на прочность? О нет, не существует а этом мире богов. Никакой злокозненный разум не найдет подобные метания интересными – он, барон Пфлаум, не тешил себя надеждами. Такое встречается сплошь и рядом по одной только глупой случайности, и незачем сетовать на судьбу. Ничего не стоит его жалкая бесталанная душонка, никакого бога не насытят муки ее. Это лишь беспомощные оправдания слабого человеческого разума, коему в высшее провидение поверить проще, чем в собственные ошибки.
Перекладывая с места на место подобные мысли, Айзек, наконец, вернул себе хладнокровие. Только одно оставалось, ждать, и раз уж он занялся ожиданием как делом, надобно и это дело делать со всей ответственностью.
Первым делом барон закрыл на одну ставню окно, дабы не выстудить комнату совсем, да выглянул на улицу. Зеваки уже расходились, возвращалось течение жизни города к нормальному ритму – значит, не столь уж страшное там свершилось. Волк, медведь, оборотень, один труп, другой труп… для того, кто с шестнадцати лет видел войну (эту мысль Айзек обкатывал с особым вкусом, старательно взращивая в себе храбрость и напоминая, что войну-то он и правда видел без прикрас и с самых разных сторон) задранные оборотнем пара-тройка крестьян это досадный казус, но не более. Окончательно успокоившись, барон напоил с ладони голубя, проверил замок на двери и вновь устроился у окна с арбалетом наизготовку.
Тем временем у Йена были другие заботы. Господин приказал оказать посильную помощь своему, очевидно, приятелю-аристократу, и парню приходилось сейчас отдуваться за чужое решение. И пусть что не впервой было исполнять приказы, и пусть что, может быть, кое-где не хватало кучеру соображения, но одно он усвоил точно.
Аристократы ни во что не ставят жизни простых людей. Господин Пфлаум – он другой, он сам наполовину одной с ним крови и знает, что всякий защищает свою шкуру, но чего ждать от этого рыжего господина, Йен и представить не мог. И когда тот предложил идти по следам той кровавой бани, паренек едва не сплюнул с досады. В то же время, разве не приказано было ему разведать, что-де творится на улицах?
– Только я, это… оружия у меня нет, Ваше Благородие, – потупился Йен, не скрывая гримаски досады, но тут же поправился и натянул приторную улыбку. – Но извольте, с вами пойду!
И, стараясь не слишком отставать, он двинулся следом за рыжим аристократом. Правда, вместо следов на земле он разглядывал спину незнакомца, подмечая все его отличия от господина.
Вот же высоченный малый! И одет-то как… верно, не по моде шили, а по заказу, самое настоящее дорожное платье, и немаркое, и удобное, и новехонькое, нигде ни штопки. А плащ-то какой, и застежка, поди, с гербом. Явно этот более высокого положения, чем господин барон, оттого тот и заискивает перед ним, и в помощники отправил… разом совестно стало пареньку обманывать такого аристократа. Того и гляди, прихлопнет одной оплеухой и слугу, и того, кому этот слуга служит.
– Барон Пфлаум выказывает вам свое искреннее уважение, – выпятив грудь, с чувством проговорил Йен. – И я, как ему подчиненный, обязываюсь вас слушаться… – начал было он, но осекся, увидев забор с окровавленными отпечатками ладоней. И слова вырвались бездумно, впереди любого понимания, с кем и как обращаться. – Только, эта… я по стенам лазать не умею. Высоко больно.
Барону было мучительно стыдно за это свое позорное бегство через окно – и тем более стыдно, что даже не было оно сознательно принятым решением. Просто животный страх, презрев разум и волю, толкнул слабое смертное тело туда, где светило обещавшее свободу солнце. До смешного похоже на то, как бьется в окно попавшая в комнату муха. И что же, быть мухой, какую и кухонной тряпкой пришибешь – таков удел властителя замка Гермелин? Вслед за страхом просыпалась и шевелилась в груди глупая, забытая было детская обида на отца, не смогшего научить сына главному. Умению сохранять достоинство. Неужели не знал отец, в чем слабость отпрыска, неужели не мог выполоть ее, как безжалостно выпалывал любовь к шалостям и излишнюю мягкотелость? О, глупцы, сломавшие об юного барчонка свои мозги, розги и зубы, неужто вы можете быть учителями лишь для того, кто и без вас сам всему обучится? Неужели растратили Пфлаумы кровь своего неудержимого предка?
Нет же, Айзек по собственным старшим сыновьям знал, что трусость была не в почете в роду. И что за злая шутка богов тогда, устроить ему одному из всей семьи трусливому, что щенок, целую лавину проверок на прочность? О нет, не существует а этом мире богов. Никакой злокозненный разум не найдет подобные метания интересными – он, барон Пфлаум, не тешил себя надеждами. Такое встречается сплошь и рядом по одной только глупой случайности, и незачем сетовать на судьбу. Ничего не стоит его жалкая бесталанная душонка, никакого бога не насытят муки ее. Это лишь беспомощные оправдания слабого человеческого разума, коему в высшее провидение поверить проще, чем в собственные ошибки.
Перекладывая с места на место подобные мысли, Айзек, наконец, вернул себе хладнокровие. Только одно оставалось, ждать, и раз уж он занялся ожиданием как делом, надобно и это дело делать со всей ответственностью.
Первым делом барон закрыл на одну ставню окно, дабы не выстудить комнату совсем, да выглянул на улицу. Зеваки уже расходились, возвращалось течение жизни города к нормальному ритму – значит, не столь уж страшное там свершилось. Волк, медведь, оборотень, один труп, другой труп… для того, кто с шестнадцати лет видел войну (эту мысль Айзек обкатывал с особым вкусом, старательно взращивая в себе храбрость и напоминая, что войну-то он и правда видел без прикрас и с самых разных сторон) задранные оборотнем пара-тройка крестьян это досадный казус, но не более. Окончательно успокоившись, барон напоил с ладони голубя, проверил замок на двери и вновь устроился у окна с арбалетом наизготовку.
Тем временем у Йена были другие заботы. Господин приказал оказать посильную помощь своему, очевидно, приятелю-аристократу, и парню приходилось сейчас отдуваться за чужое решение. И пусть что не впервой было исполнять приказы, и пусть что, может быть, кое-где не хватало кучеру соображения, но одно он усвоил точно.
Аристократы ни во что не ставят жизни простых людей. Господин Пфлаум – он другой, он сам наполовину одной с ним крови и знает, что всякий защищает свою шкуру, но чего ждать от этого рыжего господина, Йен и представить не мог. И когда тот предложил идти по следам той кровавой бани, паренек едва не сплюнул с досады. В то же время, разве не приказано было ему разведать, что-де творится на улицах?
– Только я, это… оружия у меня нет, Ваше Благородие, – потупился Йен, не скрывая гримаски досады, но тут же поправился и натянул приторную улыбку. – Но извольте, с вами пойду!
И, стараясь не слишком отставать, он двинулся следом за рыжим аристократом. Правда, вместо следов на земле он разглядывал спину незнакомца, подмечая все его отличия от господина.
Вот же высоченный малый! И одет-то как… верно, не по моде шили, а по заказу, самое настоящее дорожное платье, и немаркое, и удобное, и новехонькое, нигде ни штопки. А плащ-то какой, и застежка, поди, с гербом. Явно этот более высокого положения, чем господин барон, оттого тот и заискивает перед ним, и в помощники отправил… разом совестно стало пареньку обманывать такого аристократа. Того и гляди, прихлопнет одной оплеухой и слугу, и того, кому этот слуга служит.
– Барон Пфлаум выказывает вам свое искреннее уважение, – выпятив грудь, с чувством проговорил Йен. – И я, как ему подчиненный, обязываюсь вас слушаться… – начал было он, но осекся, увидев забор с окровавленными отпечатками ладоней. И слова вырвались бездумно, впереди любого понимания, с кем и как обращаться. – Только, эта… я по стенам лазать не умею. Высоко больно.